Горький Максим - Дед Архип И Ленька
А.М.Горький
Дед Архип и Ленька
Ожидая паром, они оба легли в тень от берегового обрыва и долго молча
смотрели на быстрые и мутные волны Кубани у их ног. Ленька задремал, а дед
Архип, чувствуя тупую, давящую боль в груди, не мог уснуть. На
темно-коричневом фоне земли их отрепанные и скорченные фигуры едва
выделялись двумя жалкими комками, один - побольше, другой - поменьше,
утомленные, загорелые и пыльные физиономии были совсем под цвет бурым
лохмотьям
Костлявая и длинная фигура дедушки Архипа вытянулась поперек узкой
полоски песка - он желтой лентой тянулся вдоль берега, между обрывом и
рекой; задремавший Ленька лежал калачиком сбоку деда. Ленька был маленький,
хрупкий, в лохмотьях он казался корявым сучком, отломленным от деда -
старого иссохшего дерева, принесенного и выброшенного сюда, на песок,
волнами реки
Дед, приподняв на локте голову, смотрел на противоположный берег,
залитый солнцем и бедно окаймленный редкими кустами ивняка; из кустов
высовывался черный борт парома Там было скучно и пусто Серая полоса дороги
уходила от реки в глубь степи; она была как-то беспощадно пряма, суха и
наводила уныние.
Его тусклые и воспаленные глаза старика, с красными, опухшими веками,
беспокойно моргали, а испещренное морщинами лицо замерло в выражении
томительной тоски, Он то и дело сдержанно кашлял и, поглядывая на внука,
прикрывал рот рукой. Кашель был хрипл, удушлив, заставлял деда
приподниматься с земли и выжимал на его глазах крупные капли слез.
Кроме его кашля да тихого шороха волн о песок, в степи не было никаких
звуков... Она лежала по обе стороны реки, громадная, бурая, сожженная
солнцем, и только там, далеко на горизонте, еле видное старческим глазом,
пышно волновалось золотое море пшеницы и прямо в него падало ослепительно
яркое небо. На нем вырисовывались три стройные фигуры далеких тополей;
казалось, что они то уменьшаются, то становятся выше, а небо и пшеница,
накрытая им, колеблются, поднимаясь и опускаясь. И вдруг всё скрывалось за
блестящей, серебряной пеленой степного марева...
Эта пелена, струистая, яркая и обманчивая, иногда притекала из дали
почти к самому берегу реки, и тогда сама она была как бы рекой, вдруг
излившейся с неба, такой же чистой и спокойной, как оно.
Тогда дед Архип, незнакомый с этим явлением, потирал свои глаза и
тоскливо думал про себя, что эта жара да степь отнимают у него и зрение,
как отняли остатки силы в ногах.
Сегодня ему было более плохо, чем всегда за последнее время. Он
чувствовал, что скоро умрет, и хотя относился к этому совершенно
равнодушно, без дум, как к необходимой повинности, но ему бы хотелось
умереть далеко, не здесь, а на родине, и еще его сильно смущала мысль о
внуке... Куда денется Ленька?..
Он ставил перед собой этот вопрос по нескольку раз в день, и всегда
при этом в нем что-то сжималось, холодело и становилось так тошно, что ему
хотелось сейчас же воротиться домом, в Россию...
Но - далеко идти в Россию... Все равно не дойдешь, умрешь где-нибудь в
дороге. Здесь по Кубани подают милостыню щедро; народ всё зажиточный, хотя
тяжелый и насмешливый. Не любят нищих, потому что богаты...
Остановив на внуке увлажненный слезой взгляд, дед осторожно погладил
шершавой рукой его голову.
Тот зашевелился и поднял на него голубые глаза, большие, глубокие, не
по-детски вдумчивые и казавшиеся еще больше на его худом, изрытом оспой
личике, с тонкими, бескровными губами и острым носом.
- Идет? - спросил он и, приложив щитком руку к глазам, посмотрел
