Горький Максим - Делёж
А.М.Горький
Делёж
От церкви на площадь падала большая и густая тень. Недавно перестал
идти обильный летний дождь, и между выбоинами в мостовой площади скопились
маленькие лужицы воды. Тусклые там, где их покрывала тень от церкви, они
отливали серебром вне границ тени, отражая в себе лучи луны - полной, яркой
и неподвижно стоявшей в мягком синем небе. Отошла всенощная, и через
площадь в разные стороны расходились тёмные фигуры людей. Они, осторожно
обходя лужи, пропадали в улицах - пяти узких каналах, выходивших на
площадь.
И вот на ней стало пусто, тихо и печально. Тогда в тени около
церковной паперти раздался слабый звук металла, упавшего на камни, и
откуда-то вышла маленькая фигурка. Она, странно подпрыгивая, побежала по
мостовой и вдруг уменьшилась - не то наклонилась, не то упала на землю.
В то же время из одной улицы появилась крупная, немного согнутая
фигура человека и, медленно шагая, направилась в сторону первой. Шла она,
не разбирая дороги, и лужицы воды то и дело всхлипывали под её ногами,
разбрызгиваясь по сторонам. Вот они обе сошлись в одну массу, - вторая
фигура скрыла собой первую, изогнувшись над ней.
- Ты чего шаришь? - раздался хриплый, надтреснутый бас.
- Пятачок! - ответил звонкий детский альт, озабоченно и тревожно. -
Стал считать, сколько всего, а он, еретик, вырвался из рук, да и покатился.
Сколько вот ищу! Ах ты!
- Верно знаешь - пятачок? - меланхолично спросил бас.
- Ну, ещё бы! Она всегда пятачок даёт... Это вот её и был.
- Кто - она?
- Она-то? Барыня такая...
- И всегда пятачок? - вздохнул большой.
- Всегда... - кратко и озабоченно кинул мальчик.
И всё так же плотно слитые в густое тёмное пятно, они оба замолкли,
тщательно шаря по земле.
- Не найти! Вода. Грязь. А монета крупная. Жаль! - проговорил бас,
вздохнул и выпрямился.
- А наплевать ин! - вдруг решил маленький и тоже встал во весь рост.
Он был горбат, а его собеседник высок, тонок и странно съёжен. Казалось,
что его сильно ударили сверху по голове и она у него глубоко вошла в плечи.
- Наплевать? - задумчиво переспросил он. - Ишь ты! Много, значит,
насбирал?
- Ежели без пятачка - двадцать две! - самодовольно ответил горбун.
- Хорошо дают, значит! А вот мне - не везёт! Ступай, говорят, работай.
В трудолюбивый дом. Вроде как бы в тюрьму. Хе! Разве я могу... со всякой
рванью? Ты мал вот... ничего не понимаешь.
Он заговорил обиженным тоном, а кончил уже с раздражением. Оба они
стояли неподвижно друг против друга.
- Этто меня сцопали в дом-то, - оживлённо заговорил горбатый мальчик.
- Привёл бутошник... а там этакой дяденька в очках. Бутошник говорит: "Вот,
говорит, ваше благородие, - поймал! Получите!" Тот меня сейчас же мочало
щипать засадил. Жарко. Беда! В глаза, в нос - пыль лезет. Уж я чихал,
чихал! Ах ты! - И мальчик засмеялся, вспомнив, как он чихал.
- Ну? - с интересом спросил большой.
- Ничего. Убёг на другой день.
- Убёг?
- Убёг...
- Ага! Вот видишь ты! - с большим торжеством в тоне заявил большой, но
не пояснил, что именно нужно было тут видеть. Где-то в одной из улиц
раздались дребезжащие звуки трещотки ночного сторожа. Вслед за ними
раздался удар в колокол. Печальный медный звук, волнуясь, поплыл в воздухе,
медленно угасая и точно жалуясь на что-то.
- Идти уж! - сказал мальчик и двинулся вперёд.
- Ты куда? Квартира - мать-отец есть, али так где? - спросил его
собеседник, крупно шагая рядом с ним.
- Я-то? Так. Мать померла в холеру. Я тут у тётки.
- Родная?
- Тётка-то? Нету. Где уж ей?
